30 июня в возрасте 90 лет скончалась доктор филологических наук, специалист по французской литературе Муминат (Нина) Алибековна Тахо-Годи, дочь первого наркома просвещения Дагестана Алибека Тахо-Годи, младшая сестра филолога-классика Азы Алибековны Тахо-Годи, мать филолога, профессора кафедры истории русской литературы МГУ, председателя Лосевской комиссии Научного совета «История мировой культуры» РАН Елены Аркадьевны Тахо-Годи.
М.А. Тахо-Годи посвящен А.Ф.Лосевым четвертый том «Истории античной эстетики» – «Аристотель и поздняя классика» (1975), в соавторстве с А.Ф. Лосевым написана книга «Эстетика природы. Природа и ее стилевые функции у Р. Роллана».
Выражаем глубокие соболезнования Азе Алибековне и Елене Аркадьевне.
СМОТРЕТЬ ФИЛЬМ: Учителя Гид Кабалоев и Мина Тахо-Годи. Незаменимые...
Ссылка на YouTube - просмотр возможен на смартфонах через трафик оператора мобильной связи (не по Wi-Fi)
Читать еще о Муминат Алибековне...
"Мы ваши лекции не забудем никогда!"...
Публикация в Российской газете...
Говорят, что ученики душою сиротеют, когда их учителя уходят из жизни...
Сегодня моë сердце наполнено грустью и светлой памятью о Нине Алибековне Тахо-Годи, моëм преподавателе французской литературы в Университете города Орджоникидзе (Владикавказа).
Будучи незаурядным, умным и энергичным преподавателем, Нина Алибековна будила в сердцах своих студентов жажду к познанию, и они отвечали ей признательностью и любовью.
Я навсегда запомнила еë страстность, вдохновенную увлеченность своим предметом (которую Нина Алибековна смогла мне передать), еë интеллектуальную и душевную щедрость и поддержку.
Такой я еë и запомню. Вечная память!
Надежда Роше,
Доктор филологических наук
Преподаватель кафедры РКИ Института Политологии г.Бордо
и факультета иностранных языков Университета г.Бордо
Франция, 15 июля 2021 г.
Памяти учителя
Мина Алибековна Тахо-Годи была моим первым и главным научным руководителем, моим учителем. Наша встреча и мое вхождение в дом Тахо-Годи уходит в далекие семидесятые годы, когда я, совсем еще зеленая студентка, начала писать у нее курсовую, а затем и дипломную работу по творчеству Теккерея.
Это было интереснейшее время. Мина Алибековна была Учителем с большой буквы. Она умела притягивать и воспитывать учеников, открывать мир за пределами сухих требований к студенческой работе. Она учила умению читать текст, ценить многослойную композицию, где переплетались различные художественные приемы, черты личности самого писателя, его жизненной позиции, уметь разглядеть подтекст, раскрыть всю красоту текста, для чего требовался широкий уровень гуманитарного образования, умения чувствовать язык, разбираться в живописи, знать историю, философию и античную литературу, ибо только так и можно было читать авторов 19 века. И всему этому Мина Алибековна терпеливо и незаметно учила.
Учила самой атмосферой своего дома, где вместо стен были книги, где все дышало ими, ибо книги в доме Тахо-Годи были живыми, живыми свидетелями трагической истории ее семьи.
В отдельной комнате были книги, которые не должно было выставлять напоказ. Эти скрытые от посторонних глаз книги были известны только посвященным. И это были не Набоков с Солженицыным, нет. Но они были более знаковыми. Например, учебник по русской литературе за 30-е годы, в котором одна фраза запомнилась мне на всю жизнь: «Обербандит Иудушка Троцкий напустил бациллы гриппа на великого пролетарского писателя Алексея Максимовича Горького». Или там был подцензурный «обличитель пороков царского режима» Салтыков-Щедрин – изданное в 1930-е годы полное собрание его сочинений, о котором в годы моей юности предпочитали не вспоминать: советской власти были «нужны подобрее Щедрины и такие Гоголи, чтобы нас не трогали».
Так исподволь формировалось мое критическое мышление, мое восприятие истории, мое отношение к событиям вокруг меня. Помню, когда я впервые открыла для себя, что не только Диккенс и Карлейль, но и российские литературоведы прежнего поколения отвергали французскую революцию, я спросила у Мины Алибековны, как так. Ведь романтика революции, взятие Бастилии, День Бастилии во Франции. А она ответила мне между прочим: «Все приличные люди отвергали французскую революцию». И все, а дальше думай сама, если хочешь войти в круг «приличных людей».
Допуск в этот круг в доме Тахо-Годи был, пожалуй, более строгим, чем в соседнем здании, упиравшемся в забор ее дома. Я горжусь тем, что смогла пройти этот отбор. Мина Алибековна рассказывала мне трагическую историю своей семьи. Вся ее жизнь была искалечена рыжим усатым тараканищем, прошла под сенью этого дракона. Помню, как она показывала мне фотографии дагестанских просветителей, сделанные в тюрьме. Они до сих пор стоят у меня перед глазами, лица людей, заглянувших в бездну ада, разверзшуюся у них под ногами, и поглощенные этой бездной. Наверное, такие же глаза были и у моего деда перед расстрелом. После этих лиц и глаз я не могу спокойно воспринимать фразы типа «время было такое», «не так уж много было репрессировано», «так нужно было». Ведь у каждого репрессированного была семья, жены, дети, пронесшие эту травму, эту боль до самого своего последнего вздоха.
Это было особое сообщество людей, и как-то анализируя свой круг общения, сложившийся в течение жизни, я поняла, что в большинстве своем это были потомки репрессированных и никогда потомки вертухаев.
Позже Лена (ныне Елена Аркадьевна) Тахо-Годи дала прочитать мне некупированное издание «Диалектики мифа» Алексея Федоровича Лосева, того самого издания, за которое он был отправлен строить Беломорканал, где потерял зрение, а Горький назвал его «слепым философом».
Какое мужество нужно было иметь, какую научную честность, чтобы настоять на полном издании, сознательно пожертвовать собой в надежде, что кто-то прочитает его труд, и у него откроются глаза, и увидит человек дешевое мифотворчество красной пропаганды, и услышит, что в Средние века человек жил духовной жизнью, ибо «искал смыл жизни в Боге, а не в фабрично-заводской производительности».
Уже позже, в Израиле, я естественным образом сблизилась с людьми, которые были легендой – Элеонорой и Авраамом Шифриным, Иосифом Менделевичем. Это определило и мои политические взгляды, и направление моей журналистики. Кстати, и Шифрины, и Менделевич даже в Израиле оставались диссидентами, и их невозможно было купить никакими подачками власти.
И знаете ли, во всех нынешних политических перипетиях, на фоне всех новомодных культурных веяний, я слышу тихий голос Мины Алибековны: «Порядочные люди не принимали французской революции». Спасибо Вам, Мина Алибековна. Не каждому повезет в жизни встретить Учителя, который станет для него нравственным ориентиром на всю жизнь. Мне повезло.
Виктория Вексельман,
журналист, кандидат филологических наук,
Торонто, Канада,
18 июля 2021 г.
Вечная память моему дорогому учителю и незабвенному Другу Мине Алибековне Тахо-Годи!
В эти дни скорби и прощания с Миной Алибековной моя память наполняется светлыми воспоминаниями об этом, действительно, замечательном человеке.
Мне кажется, что в Москве мало кто знает, какой была Мина вне филологической и арбатской жизни. И мне хочется рассказать, какой была другая её жизнь, совершенно необычная для советско-кавказской повседневности того далёкого времени.
Кажется, впервые увидел я Мину в 50-е годы. Город Орджоникидзе (ныне Владикавказ), улица Осетинская, соединяющая центр города и Осетинскую слободку. Мы жили на Осетинской 15, а в следующем квартале, ближе к центру, был дом 4 известного кавказоведа, профессора Леонида Петровича Семёнова. В доме жила ещё его сестра, Нина Петровна, и племянница Мина. Помню, как в выходные дни папа, мама, я и сестра, направляясь в парк, подошли поздороваться к сидящему на скамеечке у торжественной парадной двери (как это заведено на Кавказе) Леониду Семёновичу, такому благообразному, как мне тогда казалось, и ласковому дедушке. (Родители учились раньше у него на филфаке). И тут вдруг выглянула и позвала профессора милая, улыбающаяся молодая женщина. Это и была Мина. Так впервые я увидел её.
В 60-е годы Мина Алибековна порой заглядывала к нам, и моя мама как-то вспомнила, что Мина основательно выручала её на уроках. Мама после войны только начала преподавать русский язык и литературу в школе. Она стеснялась, боялась и много чего не знала. Но, слава Богу, у неё в классе была лучшая ученица, Мина Тахо-Годи. «Как только я чего-то не знала -- рассказывала мама, -- я сразу спрашивала Миночку, а она-то абсолютно всё знала».
Мне открылась Мина, как лучезарная богиня знания, на первом курсе филфака. Орджоникидзевские первокурсники! Что мы тогда знали о вагантах и Плеяде, о средневековье? -- Ничего! И тут вдруг худенькая в очках с длинным носиком, иронично улыбающаяся преподавательница нам так понятно и захватывающе, так драматично и так животрепещуще рассказывала о Средневековье и Возрождении, что мы начинали всё это видеть и чувствовать. Перед глазами возникали и грешники в кругах дантовского ада, и гибнущие Ромео с Джульеттой, и вся эта неведомая, такая другая и бесконечно далёкая необыкновенная жизнь. После её лекции студенты никогда не спешили как обычно гнать в столовую, а просветлённые и преображённые тихо выходили из аудитории. Даже бывший уголовник Костик, совсем не интеллектуал (да простит он меня, если жив), которого судьба после тюрьмы занесла на филфак, не раз за бутылкой водки вспоминал лекции Мины и с азартом высказывался о Сервантесе, Маргарите Наваррской и прочих гениях Возрождения.
Мне обязательно надо сказать, чем я обязан Мине Алибековне и за что я должен быть ей вечно благодарен. Она не только открыла для меня дверь в интеллектуальный мир, но и определила мою судьбу.
Помню наши прогулки в Пушкинском скверике, есть такой во Владикавказе. Я студент, Мина – мой любимый преподаватель. Бродим по аллеям, толкая коляску с очаровательным ребятёнком, Леночкой. Я всё время слушаю, а Мина всё время рассказывает. И я узнаю, что есть такой Ефим Эткинд, с которым она знакома и переписывается, и даже получаю от Мины его книги, и открываю для себя, как надо понимать стихи. С изумлением узнаю, что полностью смысл тютчевской «Грозы» раскрывается в последней строфе:
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
Ничего этого ни в школе, ни в университете нам не говорили. И ещё Мина рассказывала об отце и их доме в Москве, где они жили и где арестовали Алибека Алибековича (позже о Москве, наполненной дымом от сжигаемых документах осенью 41-го, мне расскажет ее сестра, Аза Алибековна), о своём несчастном младшем брате, погибшем в детском доме для детей врагов народа. Ещё благодаря Мине мне открылся мир интеллектуального кино. Мы ходили с ней на «Дети райка» Марселя Карне. Я узнал от неё о Феллини, о Де Сика, о Пазолини. Но самое главное – Мина мне много рассказывала о Лосеве. Правда, надо честно признаться, я поначалу не очень внятно понимал, чем замечателен Лосев и почему Мина с таким трепетом говорит о нём. И только спустя 3 года я вошёл в этот святой дом на Арбате с баночкой алычёвого варенья от Мины (большое алычёвое дерево росло у Мины в её маленьком, как говорили друзья, итальянском дворике, окружённом высокими стенами из булыжника и кирпича) и душою остался в этом доме на всю свою жизнь.
Как я уже сказал, благодаря Мине определилась моя судьба. Когда заканчивали университет по советским правилам предлагалось молодым специалистам выбрать место работы. В отличие от наших девиц, активно выторговывающих себе, какая деревня получше и поближе, я предстал перед комиссией по распределению последним и ткнул наобум пальцем в список, попав в вечернюю школу шахтёрского посёлок, затерянного далеко в горах. Не знаю, почему был столь фаталистически равнодушен. Наверное, чувствовал, что грядёт иное. А благородная Мина Алибековна вдруг совершенно неожиданно предложила в университете оставить меня работать на кафедре. Это было абсолютно невероятно! И я, вчерашний студент, вдруг, о боги, нет, о Богиня Мина, вдруг я стал ассистентом на кафедре русской и зарубежной литературы. Наверное, Мина решила, что я могу стать достойным филологом и долго и тщательно готовила меня своими интеллектуальными беседами к университетской работе и к высокой духовной жизни. Потом была армия, аспирантура на кафедре зарубежной литературы филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, дом на Арбате.
Когда в Москве учился в аспирантуре, встречи стали не так часты, но была совершенно незабываемая прелесть в этих разговорах с Прекрасной, мудрой, ироничной, тонко насмешливой и совершенно благородной филологической дамой и такой родной Миной Алибековной Тахо-Годи. И не только разговоры. Были ещё и знакомства, Благодаря Мине познакомился со многими замечательными людьми: с исследовательницей А.Грина Ириной Сукиасовой, с острословом Эмилем Штивельманом, с библиофилом Костей Атаровым из «Известий», с поэтом Владимиром Лазаревым и его красавицей женой Ольгой Тугановой и даже с одной из жён режиссёра О.Ефремова. Это была замечательная особенность Мины Алибековны -- находить и собирать интересных и приятных людей. По праздникам в доме на Осетинке всегда собирались интеллектуальная компания обаятельных и необычных людей. Например, приходил албанец-полковник, ставший впоследствии генералом, Ян Люфи, увлечённый русской литературой. А самым интересным другом Мины был профессор Давид Тарноградский. Вместе с Миной мы ходили к нему в гости. Все три комнаты в его большой престижной квартире были заполнены экзотическими редкостями, вроде африканской трубки с ядовитыми стрелами, но прежде всего всё пространство было плотно заполнено книгами, так что протискиваться сквозь стеллажи надо было с трудом. Профессор угощал коньяком с шоколадом, любил повторять на французский манер: «О-ля-ля!» и много рассказывал о Париже. Всё это было невероятно для Кавказа и тех советских времён. Но всё это необычное находила Мина.
И ещё надо бы сказать о том, что, будучи выдающимся учёным, Мина Алибековна имела дар отличной хозяйки и изумительно вкусно готовила. По этому поводу порой подшучивал Алексей Фёдорович. «Мине сейчас не до науки. У неё котлеты горят» -- говорил он, посмеиваясь. Правда, потом все котлеты с наслаждением съедались, а Алексей Фёдорович с Миной вместе вели научные разговоры и писали интересный научный труд о Роллане.
Бесконечное Спасибо дорогой нашей Мине Алибековне за всё, что она сделала для меня и для духовного воспитания нескольких наших поколений, за её гениально-артистичные лекции, за смелые поиски нового в науке, за её любовь и внимание к людям. За всё, что она дала миру!
Вечная память дорогой Мине! Царство небесное!
Владимир Николаевич Жданов,
профессор университета Саппоро,
Япония
3 июля 2021 г.
Публикация в газете "Северная Осетия"
